Не унывай
Тася лежала лицом вниз на диване и безнадёжно плакала. Слёзы стекали по её щекам, катились на подушку и образовывали горько-солёный след на наволочке, покрытой сплошь пёстрыми цветочками. Цветочки в этих местах намокали и становились сразу ярче, как будто Тасины слёзы их слегка оживляли. Но Тася не замечала этих тонкостей и продолжала жалостно плакать. Так получилось, что Тася осталась вечером дома одна. Мама её привела из садика и попросила подождать, пока съездит в больницу к своей захворавшей подруге тёте Оле. Мама поцеловала Тасю, напомнив, что та уже большая девочка, на следующий год пойдёт в школу и успокоила, что обернётся быстро. Это «быстро», как показалось Тасе, быстро и прошло. Сначала Тася бодрилась и даже нарисовала для тёти Оли большое румяное яблоко, которое нёс на спине ёжик. А внизу листа большими печатными буквами подписала: «ЖИлаю ЗДАровия!!!» Потом огляделась и заметила, что в комнату вползли хмурые осенние сумерки, всё вокруг потемнело и поскучнело, сразу стало тревожно, одиноко и как-то не по себе. Тася подумала, а вдруг с мамой что-нибудь случилось, например она тоже заболела или потерялась, и что будет тогда с Тасей? Вспомнила про страшные случаи, о которых так часто говорят по телевизору, про деток-сироток.… Навернулись слёзы, и она побрела на мамин диван плакать.
Тася продолжала всхлипывать и жалеть себя, как вдруг услышала, будто нежно-нежно зазвенели серебряные колокольчики, почувствовала дуновение лёгкого тёплого ветерка и вдруг поняла — её кто-то тихонько окликает и трогает за плечо. Тася оторвала заплаканное лицо от подушки, оглянулась и замерла… В тёмной комнате струился розовый свет, а на неё — на неё смотрел Ангел! Да-да это был Ангел, она его сразу узнала. Он был высокий, у него были золотисто-льняные волосы, светлое лицо и глаза, от которых было невозможно оторваться. По их выражению было понятно, что Ангел её очень любит и что это именно её добрый Ангел, о котором мама рассказывала Тасе после крещения в Церкви. Она вспомнила, что он зовётся Хранителем и увидела крылья за его спиной. Они сияли как мамино жемчужное ожерелье и чуть колыхались, как будто дышали.
— Тася, не плачь, – ласково произнес Ангел Хранитель, протянул к ней руку и вдруг все Тасины слезинки со щёк оказались в его тонкой ладони. Ангел их легонько подбросил.
– Раз! И капельки-дождинки Тасиной печали превратились в хрустальные бусины и весёлыми ниточками повисли на люстре. Их скромная люстра удивительно преобразилась, и стала похожа на водопад, освещённый солнцем. Тасе стало так радостно, что она засмеялась, а Ангел тоже заулыбался и рассмеялся, вторя ей своими серебряными нотками-колокольчиками. Два! Его взгляд упал на влажную подушку с наволочкой в цветочках, и внезапно их пёстрые головки стали подниматься, расправлять лепесточки и, вскоре вокруг Таси образовалась целая цветочная поляна. Цветы наполнили всё пространство квартиры ароматами лета. Три! И от окна через всю комнату пролегла и заиграла радуга, а вместо потолка разлилось голубое-голубое небо с солнечным водопадом люстры! С рисунка Таси ловко соскочил ёжик с яблоком, вскарабкался вверх по радуге и побежал с приветствиями: «Жилаю Здаровия! Жилаю здаровия!» Тасе стало совсем хорошо, весело и безопасно. Ангел Хранитель наклонился к ней и прошептал:
-Тася, запомни, никогда не унывай, как бы тяжело тебе на душе не было, я всегда буду с рядом! И он легко-легко, как перышком, дотронулся рукой до её головы. Тася хотела взять его ладонь и доверчиво вложить в неё свою маленькую ладошку, обнять и поблагодарить Светлого Ангела, но её пальчики попали в невесомость. Вместо ощущения его руки она услышала воздушное трепетание крыльев и звук хлопнувшей входной двери. Тася закричала:
— Ангел! Не улетай, не улетай!
И в ответ услышала:
– Тася, это я! Я здесь, Я уже дома.
Тася открыла глаза и увидела свою родную любимую маму! В коридоре горел свет, цветы были на наволочке и совсем сухие, рисунок с ёжиком для тети Оли на столе, и только люстра слегка покачивалась, а рядом с подушкой лежало белое пёрышко. Мама! Тася взяла пёрышко и протянула его маме:
– Смотри, ко мне Ангел Хранитель прилетал!
— Вот и хорошо, — сказала мама, — а ты, дочка, у меня умница, дождалась меня, сейчас ужинать будем, а в субботу поедем к бабушке.
Про себя мама подумала: «Надо же, из подушки перья выпадают, видно, прохудилась, пора бы для неё новый наперник сшить».
А Тася хлопала в ладоши и пританцовывала:
– К бабушке! К бабушке!
И перышко летело вверх вместе с Тасиной радостью.
Помни о небе
Тася очень любила бабушку и дедушку. Они жили в трёх часах езды от города в небольшом посёлке. По дороге в автобусе Тася смотрела в окно на всё, что проносилось мимо: дома, водоёмы, перила мостков, деревья. Чем быстрее автобус мчался вперёд, тем стремительней всё убегало назад. Особенно стволы деревьев, на которых ещё кое-где держалась листва, а сквозь неё светило и скакало ослепительно-рыжее солнце. Оно было похоже на огненную лисицу, которую Тася видела в зоопарке. Казалось, солнце-лисица вырвалось из клетки и, ошалев от свободы, ликует и несётся вприпрыжку по лесу. Тася пыталась прикладывать к стеклу ладони, чтобы задержать его бег хоть на минутку, но куда там!
Мама окликнула Тасю:
– Доченька, мы подъезжаем.
И, правда, люди в автобусе засуетились, автобус замедлил ход, остановился, а вместе с ним остановилось за окном и солнце, а под ним появился её дедушка. Он спешил и махал Тасе с мамой рукой. Тася выпрыгнула из автобуса и повисла у него на шее:
— Деда, как я по тебе соскучилась!
— А как мы по тебе с бабушкой скучали!
И они пошли по дороге к дому, где бабушка уже встречала их на крыльце.
Самое удивительное, что привело Тасю в восторг, был поросёнок! Маленький поросёнок в загончике недалеко от печки. Бабушка сказала, что они его купили и пока подержат дома, чтобы он не простудился в сарае. Поросёнок был беленький, почти голенький, с редкой щетинкой и голубыми глазками в обрамлении таких же белёсых длинных ресничек. Он бочком подвинулся к Тасе, искоса посмотрел на неё и, когда она протянула к нему руку, чтобы погладить, недоверчиво хрюкнул, взвизгнул и, вертя тоненьким хвостиком завитушкой, отскочил в угол загона.
-Бабушка! Ты посмотри, у него же лапки на каблучках, он ими цокает, как мама, когда поднимается по лестнице в подъезде.
— Тася, это копытца. У поросят не лапки, а ножки.
-Ножки, как у меня?
-Ну, конечно, нет, рассмеялась бабушка, хотя иногда неряшливых детей называют поросятами. Мы его сейчас напоим молоком, ведь он ещё молочный поросёнок, и ты его сможешь погладить.
Бабушка стала кормить малыша из бутылочки, он чавкал, чмокал, а Тася чесала его за ушком, и поросёнку всё это явно нравилось.
— Бабушка, а ты имя ему придумала?
— Да нет ещё.
— А давай назовём его Светик, посмотри какой он весь светленький!
Бабушка согласилась.
— Ну что же давай, у всех будут Борьки, а у нас Светик.
Тася целый день не могла оторваться от Светика, её смущало только одно: он не мог поднимать голову вверх, хотя и тянулся рыльцем с пятачком, но ничего не получалось.
— Бабушка, Светик не может заглянуть мне в глаза, разве если только я сажусь перед ним на корточки и наклоняю голову.
— Да, Тасенька, это так, поросята не видят небо.
— Как совсем-совсем не видят?
— Они, внученька, всё время в землю смотрят и роются в ней.
— Ой, бабуля, какие они несчастные, такой красоты не знают! Людям больше повезло: они и рассвет, и закат, и облака, и солнце, и луну и звёзды видят! Я всегда любуюсь небом.
Тут вмешался в разговор дедушка:
— А знаешь, Тася, не все люди видят небо.
— Почему, деда?
— Да потому, что как поросята всё больше к земному тянутся, глаза их к земле прикипели и душа тоже. Некоторые из них уже не могут, а иные и не хотят в небо вглядываться. Вот у вас в городе все носятся, суетятся, торопятся куда-то, а остановиться, посмотреть вверх им некогда.
Дедушка после этих слов даже как-то сердито тряхнул газетой, в которой, как говорила бабушка, наверно опять политики начитался.
— Дедушка, а ведь на небе Бог живёт.
— То-то и оно, Тасенька. Когда мы про него забываем, сразу в поросят превращаемся.
Тасе в поросёнка превращаться вовсе не хотелось, но и бедного Светика ей тоже было жалко. Поэтому, как только бабушка отвернулась, Тася забралась к малышу в загончик и стала переворачивать его на спинку, чтобы он хотя бы в окошко увидел небо. Поросенок замахал копытцами, стал отбиваться, испуганно хлопать глазками, а потом и истошно визжать. Ну, никак не тянулась его поросячья душа в небо. Бабушка разгадала Тасины ухищрения и сказала:
— Насильно, лапушка моя, ни поросёнка, ни человека не заставишь смотреть ввысь, а если и заставишь, то он просто ничего там не увидит.
— Как это — не увидит? Бабушка, я же вижу!
— В детстве, Тася, небо почти все видят, а потом о нём забывают.
Тасю эти слова огорчили, и она решила, что когда вырастет, об этом ни за что не забудет. Спать она ложилась с мыслью, что завтра пойдёт гулять и непременно ещё очень пристально посмотрит в небо.
Прогулка
На следующий день Тася самостоятельно вышла на улицу, но в сопровождении Королевы — дедушкиной собаки. Она была очень умная и умела «нести охрану», — так о ней отзывался дед. Он её брал с собой и в лес за грибами, и на рыбалку — крепко дружил с ней. Бабушка её звала просто и коротко – Краля! И когда дед с ней отправлялся из дома, она говорила:
– Ну вот, опять ты со своей Кралей гулять пошёл, — а дед ей отвечал:
— Не с Кралей, а с Королевой Степановной.
Королева Степановна была и правда степенная, лохматая, с величественным пышным хвостом, которым она себя очень неторопливо и вальяжно обмахивала. Роста она была чуть выше среднего, но Тасе казалась большой. Краля-Королева смотрела на Тасю чуть свысока, со скукой, но служба есть служба, и раз ей хозяин сказал идти с этой малявкой, то надо идти. Сам дедушка в это время помогал маме с бабушкой солить капусту и в окошко поглядывал за Тасей. Посёлок это не город, тут не страшно и дитя на улицу выпустить, — говорил дед.
Напротив дома высился маленький перелесок. Под стволами деревьев лежала опавшая листва, и Тася стала ей шуршать: «Шур! Шур! Шур»! И слегка подбрасывать, глядя какими праздничными разноцветными флажками она разлетается. А ещё листва была похожа на кусочки яркой ткани, которую осень роняла на землю, и земля превращалась в лоскутное одеяло, как то, которое бабушка сшила специально для Таси. Тасе так нравилось его рассматривать. Тася предложила и Королеве поиграть с ней в листопад, но, видно, не царское это дело, и собака, ткнув её влажным носом, отошла проверять территорию на безопасность. Раздалось короткое: «Гав!». Тася неожиданно увидела мальчика, который тоже шуршал листвой, но в отличие от Таси, не разбрасывал, а сгребал её и складывал в старую детскую коляску с высокими бортиками.
— Здравствуй, мальчик! А ты зачем листья собираешь?
Мальчик нахмурился и неприветливо сказал:
— Зачем, зачем… Грядки укрывать!
— А зачем их укрывать?
— Так мать вчера чеснок посадила!
— А разве осенью сажают, всё же замёрзнет!
— А листва для чего? Чеснок под ней поспит зиму, а весной проснётся.
-Это что, как медведь с ёжиком выйдет из спячки? Слушай, я стихотворение на эту тему знаю.
Тася поправила шапочку, сделала печальные глаза и начала декламировать:
Под осенним дождиком
Прощались Мишка с ёжиком
До следующей весны.
Ежонка чмокнув в щёчку,
Медведь сказал дружочку:
«До тепленьких денёчков
Смотреть мы будем сны».
-«Конечно,- сказал ёжик,-
Зима нужна нам тоже».
И вытер, будто дождик,
Слезинку лапкой с глаз.
«Поспим совсем немножко,
Я в норке, ты в берложке,
И солнышко в окошке
Опять разбудит нас».
Мальчик неопределённо хмыкнул.
-А можно я тебе помогу листвы набрать?
— Как хочешь!
Тася стала носить листья.
— А тебя как зовут?
— Шурик!
— Ой, какое весёлое имя, как будто листва шуршит – Шур! Шур! Шурик! А я – Тася!
– Городская что ли?
– Ну да!
-Оно и видно. Меня дома зовут Шуриком, а на самом деле я Александр!
– А я Таисия! У меня скоро именины будут!
– А-а! День рождения?
— Да нет, говорю же тебе и-ме-ни-ны!
— Какая разница?
– Большая! В этот день славят мою святую Таисию. А у меня праздник, потому что я крещёная и ношу её имя! Вот и называется он – И-МЕ-НИ-НЫ! Бабушка говорит, что именины даже важнее, чем день рождения.
– А у меня тоже должны быть тогда именины.
— Ну, конечно!
— Ладно, я спрошу у старшей сеструхи, когда они будут.
– У кого? У старшей старухи?
-Я сказал: у сеструхи.
— А, это ты так свою сестру называешь?
-Ну, да!
— А вот если бы у меня была сестра, я бы её звала сестрёнкой или сестричкой, но я, — Тася вздохнула, — одна одинёшенька… А у тебя крестик есть?
— Да!
— И у меня есть – смотри! — Шурик достал из-под ворота куртки крестик на серебристой тесёмочке.
— Красивый! А ты смотришь в небо? Бабушка говорит, что про небо надо всегда помнить.
– Да, бывает, особенно когда облака плывут, как в море корабли. Я, когда вырасту, капитаном дальнего-дальнего плаванья стану!
— Ух, ты! — восхитилась Тася.
— Интересно, а сейчас корабли плывут?
Они запрокинули вверх головы и вдруг в небе увидели журавлей. Журавли плыли прощальным клином, и клин немножко покачивался, как будто небесная волна набегала и отступала.
— Журавли, до свидания! — прокричала Тася и помахала им рукой.
— Возвращайтесь весной! — подхватил Шурик и тоже помахал рукой!
И тут с неба раздался протяжный щемящий клёкот. Журавли их услышали, небо ответило им. Это поняла даже Королева, потому что тоже подняла свою благородную морду вверх и тихонько заскулила.
— Пусть они все вернутся, сказал Шурик.
— Пусть, — прошептала Тася.
И они, взяв коляску полную листьев, направились к посёлку.
Следи за мыслями
Пока мама с бабушкой были на кухне, Тасе пришло в голову, что пора взрослеть и становиться красивой, тем более скоро её именины. «Какая хорошая мысль», — подумала Тася и срочно начала её воплощать в жизнь. Она достала из бабушкиного шифоньера старые мамины сапоги на высоких каблуках и быстро в них забралась. Сапоги получились гораздо выше колен, болтались на Тасиных ногах и предательски шатались. «Ничего, надо потерпеть», — решила Тася и, балансируя, направилась к зеркалу, где на полочке лежала мамина косметичка. Она взяла блестящий футлярчик с помадой и нарисовала себе губы, а чтобы стало заметней, вышла за края и сделала их побольше.
— Вот так-то лучше! — одобрила она себя и добавила помадой круглые румяные яблоки на щёках.
— А брови? Куда годятся такие светлые! Где-то у мамы был карандаш! Теперь рисуем поярче, — и, высунув от старания язык, Тася провела густую тёмную линию через всю переносицу. Осталось щедро спрыснуть себя вкусными духами. Ах, да! Взгляд Таси устремился на кружевную салфеточку, лежащую на комоде, и она тут же водрузилась на голову. Готово! На Тасю из зеркала смотрела удивительная незнакомая красавица со сросшимися бровями и фатой на голове! Ну, теперь и бабушку с мамой порадовать можно. Стуча каблуками, качаясь и подволакивая ноги, Тася с неотразимой улыбкой вторглась на кухню. Бабушка с мамой повернулись к ней. И вот он — миг славы! Она видит на лицах родных изумление! Глаза их расширяются, но вдруг вместо восторга мама огорчённо всплёскивает руками, бабушка прыскает в ладошку, а тут ещё в довершение заходит дед и при виде Таси отшатывается и крестится, как будто видит не любимую внучку, а что-то страшное. И грозным голосом говорит: «Это что ещё такое?!»
— Деда, это же я, Тася!
— Да не вижу я тут никакой Таси.
И, обращаясь к маме с бабушкой
— А вы знаете, кто это такая? — бабушка и мама качают головами.
— Нет, впервые видим!
— Да, как вы меня не узнаёте? Посмотрите получше, это же я, я — Тася!
Бабушка говорит:
— Да у нашей Таси и лицо совсем другое, а это клоун какой-то — рот до ушей, хоть завязочки пришей!
— Да, нет, — вторит ей мама, — это чернобровая шамаханская царица!
А дед:
-Какая же это царица! Это к нам пугало с огорода явилось!
— Как пугало?! Как шамаханская царица?! Как Клоун?! Все её старания не оценили, да ещё и не узнали Тасю. По щеке предательски потекла слеза, и Тася попыталась её вытереть кулачком. Невольно размазалось румяное яблочко на щеке, и нарисованные с этой стороны губы поехали вниз, а лицо стало выглядеть так, будто одна половина улыбается, а вторая кривится и унывает. Взрослые не выдержали такого зрелища и рассмеялись.
–Ах, так!
Тася рассердилась и изо всех сил бросилась ковыляющей походкой к умывальнику. При этом одна её нога зацепилась за другую, она споткнулась и чуть не упала. Тася с досадой стащила с себя сапоги и, наконец, стала скорей смывать краску с лица. Но ей как-то это плохо удавалось. И тут её внимание привлёк дедушкин помазок, которым он намыливал лицо, когда брился. «Хорошая мысль», — второй раз за день подумала Тася, и как-то даже успокоилась. Она с интересом взяла тюбик с крем-пеной деда, нанесла её, как это делал он, на помазок и начала тщательно намыливать им щёки, подбородок и место над верхней губой. Замечательно! С лица теперь свисала пена и очень напоминала бороду и усы. «Надо брить!» — решила Тася. Она вытащила дедушкин станок из стаканчика и стала водить им по щекам, а потом приложив усилие, по белым усам. И вдруг — ой! Почувствовала боль и внезапно увидела, что усы порозовели, а в раковину упала капелька крови. Тася перепугалась и закричала:
— Мамочка!
И по-настоящему заревела… На крик сбежались все. Бабушка стала умывать Тасю, мама останавливать перекисью кровь из царапины, а дедушка в довершение заклеивать крест-накрест порез лейкопластырем. Теперь на Тасю из зеркала смотрела уже точно не красавица, а какой-то пират, только что вышедший из очередной баталии. Тася хлопала глазами и огорчённо вздыхала!
— Ну что за напасть такая, хотелось только доброго, а получилось наоборот! На что бабушка ей сказала:
— Если доброго хочешь, то к нему и путем добрым надо идти. А ты что натворила? Без спросу мамины вещи взяла, да у деда, тем более.
– Ну, да, — понурила голову Тася.
— Тебе, наверное, бесёнок эти мысли подсказал, — поддержала бабушку мама, — а ты не поняла.
— Как бесёнок? — Тася сделала круглые глаза.
-А вот так, — ответил дедушка.
-Светлые мысли они от Бога, а плохие от тёмной стороны. Когда за мыслями не следишь, то и происходят такие курьёзы.
– А ведь мне просто хотелось быть красивой! — всхлипнула Тася.
— Лапушка моя, а каких людей ты считаешь красивыми? — спросила бабушка.
– Ну, тех, у кого красивые лица, и кто красиво одет, как актрисы в кино.
— А я, по-твоему, красивая?
— Да, бабушка, я же тебя очень люблю!
— Тасенька, но ведь у меня лицо немолодое, морщинок много.
– Ну и что, бабулечка, ты самая добрая!
– А что главнее в человеке: красота или доброта?
— Получается, доброта.
— Правильно, внученька. Хорошие люди всегда красивы, потому, что у них душа красивая.
— Тася, а на первом месте душа или тело? – спросила мама.
–Душа!
— Молодец, — похвалил дед и даже одобрительно прицокнул языком. Расти, Таисия, хорошим человеком, тогда тебя всегда любить будут и красоту видеть в тебе.
— Это точно, — сказала бабушка, — вон дед каким бравым был в молодости, и хоть с годами меняется, а я его по-прежнему люблю! Как думаешь, Тася, почему?
Тася бросилась к деду:
– Да потому что он самый хороший дедушка на свете!
А дед приосанился, засмеялся и сказал, что он и сейчас ещё бравый. И тепло-тепло, ставшими влажными глазами, посмотрел на бабушку. В жёны-то я брал Василису Прекрасную, а не какую-нибудь шамаханскую царицу!
Тасины именины
У Таси завтра именины – день её святой угодницы Божьей — преподобной Таисии.
— Бабушка, а почему её называют преподобной?
— Потому, внученька, что она уподоблялась Богу, жила праведной жизнью и так старалась любить Господа, чтобы ни одним поступком и даже мыслью не огорчить его и стала святой. Теперь она на небе молится за нас.
— И за меня?
— А как же, особенно когда ты к ней обращаешься с чистым сердцем.
— Бабушка, а как я узнаю, чистое оно у меня или нет?
— А это, Тася, когда не корысти ради, а с верой и надеждой на милость Божью. Тогда и просьбы твои наверху слышат.
— Бабушка, — Тася виновато опустила глаза,- а я ведь часто огорчаю Бога. Сама не знаю, как это у меня получается.
— Тасенька, а ты сразу прощения проси у него и старайся исправляться.
Утром Тася с мамой пошли в церковь. Церковь в селе маленькая, деревянная, а внутри тёплая и уютная. Шла служба. Тасю со всех сторон окружили лики святых. Лампадки и свечи таинственно горели и потрескивали. Язычки их пламени своим мерцанием оживляли золото икон и лица святых. Тася ощущала на себе их взгляды. Кто-то смотрел строго-строго, и Тася сразу вспомнила вчерашний разговор с бабушкой; кто-то печально и жалостливо, кто-то очень ласково, а некоторые как-будто о чём-то спрашивали и ждали Тасиного ответа. Но все взгляды объединяло одно: они были полны любовью к ней, маленькой девочке, стоящей пред ними в белом кружевном платочке со свечкой в руке. Тасе казалось, что они всё про неё знают и понимают. От этой защищённости становилось спокойно. Она ещё раз посмотрела на иконы и не встретила ни одного колючего взгляда. Тасе подумалось: «Как хорошо, если бы у всех людей были такие глаза, как у святых». Мама шепнула Тасе:
-Доченька, пойдём, поклонимся Господу с Богородицей, и ты помолишься святой Таисии. У высокого подсвечника Тася приподнялась на цыпочки, и они с Мамой поставили свечку. Свечка тихонько занялась, затем взволнованно вспыхнула, быстро-быстро о чём-то зашептала, оплыла и уронила две маленьких восковых слезинки. Грустными капельками они застыли у неё на краю.
Тася какое-то время заворожённо смотрела на трепетный огонёк, а потом прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и мысленно стала разговаривать со своей святой: «Святая Таисия, я прошу тебя от чистого сердца: попроси Бога, пусть скорее вернётся мой папа, пусть бабушка, дедушка, мама никогда не будут болеть и собака Королева тоже. А ещё пусть люди перестанут обижать друг друга и ссориться». Перед её глазами проплыла досадная картинка: летом девочка соседка столкнула её с велосипеда и уехала на нём в другой двор, да ещё и посмеялась над ней. Мама, конечно, утешила и пожалела Тасю, они вместе нашли брошенный велосипед. А вечером Тася услышала, как мама с сожалением говорила папе, что эта девочка растёт как сорная трава. Отец у неё пьёт, а матери до неё дела нет. Тася перед сном спросила маму:
« А что такое сорная трава?»
И оказалось, что это когда трава растёт, как придётся, её никто не поливает, кроме дождя, не ухаживает за ней, и поэтому часто она мешает другим культурным растениям нормально жить. За это её порой выдирают и выбрасывают. У Таси в голове все злые и обидные мысли словно перевернулись. Получается, что этой девочке живётся совсем несладко. Ведь если она сорная трава, то ей и питаться приходится, как попало, и ласковых слов ей не достаётся, а уж велосипеда тем более некому купить. Её никто не любит, вот почему она напала на Тасю! Но неужели её, как сорную траву, выкинуть могут? Что же с ней тогда будет? Тася так подумала, а вслух сказала маме:
— Мама, а можно я соседской девочке подарю своего маленького медвежонка и на велосипеде просто так дам покататься?
Мама внимательно посмотрела на неё и сказала:
— Конечно, доченька, можно, но завтра, а сейчас спи.
На следующий день Тася так и сделала. Оказалось, что девочку зовут Люда, и она очень любит танцевать. В школе у них есть хореографический кружок и её там хвалят. Но самое главное – тяжелый камень обиды, лежащий на сердце, совсем исчез. Стало дышать так легко и свободно, что Тасе самой захотелось танцевать. Она представила себя бабочкой, взмахнула руками и с ликованием закружилась вокруг бывшей обидчицы. Тася простила её.
Тася открыла глаза. Свечка ещё горела, но с каждой минутой таяла и таяла. Служба заканчивалась. Вот уже и на причастие Тасю пропустили. Последнее благословение, и они с мамой выходят из храма. В лицо резкий белый свет, а в нём кружат первые крохотные снежинки.
— Мама! Это Манна небесная! — восторженно воскликнула Тася и стала языком ловить холодную мелкую крупку. Но мама почему-то не одобрила её вкусовых пристрастий и заторопила к дому бабушки. А там Тасю ждали пышные бабушкины пироги, румяные ватрушки, малиновое желе и горячий дымящийся чай, настоянный на вкусном шиповнике и ароматных травах. В гости к имениннице пришёл Шурик с яблоками и конфетами. Все сели за большой круглый стол, угощались, поздравляли Тасю и радовались. А потом вдруг раздался стук, скрипнула дверь, и с порога Тася услышала папин голос.
— Папа! Папа приехал!
Она нырнула в его объятья! Папа подхватил Тасю и на радостях три раза подбросил вверх. Там, в полёте, Тася успела тихо сказать своей святой: «Благодарю!»
А у вас скоро будут именины?
Кто рано встаёт
Утром Тася проснулась оттого, что её по голове гладил папа и, смеясь, приговаривал:
— Тася, малышка, вставай, новый день начинай!
На ещё сонную Тасю приятной волной нахлынули вчерашние воспоминания. Она тёплой щекой прижалась к папиной бодрой, пахнущей свежестью, крепкой ладони. Разулыбалась, заглянула в его синие, такие же, как у неё, глаза и увидела в них прыгающие искорки-смешинки. Она хитро зажмурилась и сказала:
— Папа, а не рано ли ты меня будишь?
И услышала ответ заглянувшей бабушки:
— Кто рано встаёт, тому Бог подаёт!
— Папа, а что Бог подаёт?
– Что-нибудь хорошее дочка.
-А кто долго лежит?
— Тот своё счастье проспит!
Тасе не очень-то хотелось лишать себя счастья, и она заторопилась выбираться из-под одеяла… Все уже собирались к завтраку. Дед, взглянув в окно, сказал:
— Ну, вот и белые мухи полетели!
— Мухи? Белые? — удивилась Тася и припала к стеклу. За ним стремительно неслись под порывами ветра снежинки и правда похожие на крылатые стаи мух, так что Тася даже услышала их назойливое подвывающее жужжание.
— Деда, это зима их выпустила?
— Она, внученька, её первые разведчики! Конечно, снег скоро растает, но зима уже к нам подбирается.
Тася представила зиму в виде крупной угрюмой тётеньки в белом лыжном костюме. Она по-пластунски подползала к высокому пригорку и оттуда в бинокль оглядывала поселок с целью его внезапного нападения и захвата. У неё для этого был целый арсенал средств. Например, ульи-холодильники, в которых она всю весну, лето и осень разводила разнокалиберных белых мух. Тучное серое одеяло, которое зима могла, как плащ-палатку, растянуть над землёй и закрыть солнце. А ещё ледяные кондиционеры, их безжалостные вихри должны были срывать с дрожащих от холода деревьев последние осенние листочки. «Бр-рр», – Тасе даже стало как-то зябко. И она с удовольствием принялась со всеми за горячий завтрак. Но всё-таки зимние белые мухи не давали покоя и роились в Тасином воображении. Тася вспомнила о сачке, каким летом ловила бабочек, и даже о том, что с того времени его охотничий капюшончик понуро ютится в углу кладовки. Тася решительно, вопреки уговорам мамы, запросилась на улицу.
— Пусть погуляет, — разрешил папа.
Перед выходом тепло одетой Тасе мама вынесла новые рукавички, которые связала специально для неё. Они были необычные, потому что с рукавичек на Тасю смотрели птички-синички, да такие красивые, что она не могла отвести от них глаз. В голове сами сложились стихи:
Мама мне на рукавички
Вышила по две синички.
С жёлтой грудкой, озорные-
Вышли птички, как живые.
В рукавичках я хожу,
На синичек всё гляжу,
Чтоб они и в самом деле
Никуда не улетели!
— Мамочка, какие красивые! — захлопала в ладоши: кто рано встает, тому Бог подаёт!
— Папа! Вот что мне Бог дал!
И побежала, на улицу! Ах, да! А сачок? Конечно, скорей за ним в кладовку, а иначе чем вы прикажете ловить белых мух?!
По мёрзлой улице бегала девочка с сачком, сачок раздувался от ветра, и в него невольно залетали колючие снежинки-разведчики. Пленных надо было куда-то складывать, и Тася решила, что стеклянная банка — самое для них место, благо её в сенях оставила бабушка. Но наполнялась она очень медленно, поскольку белые мухи были проворны и изворотливы. Из своего дома вышел Шурик и изумлённо уставился на Тасю.
— Что смотришь? Помогай разведчиков ловить!
«Странная всё-таки эта городская!», — подумал Шурик и достал из кармана прозрачный пакет. Поднял его над головой, пакет зашуршал, раскрылся и в него тоже стали попадать белые мухи. Банка стала наполняться.
— Шурик, сейчас мы закроем её крышкой и маркером подпишем, что это первый снег новой зимы.
-Точно!
Шурик побежал за маркером. Тася хорошенько встряхнула банку. Белые мухи за стеклом поднялись, завихрились в надежде на свободу и покорно осели на дно. Тасе их стало немного жалко.
— Ничего, приободрила она их, — зато не растаете. Я попрошу бабушку положить вас в холодильник, и вы проживёте до следующей зимы.
Тут она услышала цвиркание за спиной и увидела синичку! Настоящую, живую! Она сидела на заборе и, поворачивая голову, весело смотрела на Тасю то левым, то правым глазом.
— Ой, да это же она мои рукавички с маминой вышивкой заметила и прилетела.
Тася засмеялась и протянула ладошки в шерстяных обновках к синичке. И вдруг случилось невероятное: неожиданная гостья слетела с забора к Тасе на руку. Тася замерла от восторга и престала дышать. А синичка довольно просвистела, быстро-быстро прошлась, перебирая лапками, несколько раз поклонилась Тасе и упорхнула, растворилась в снежной кутерьме, как невероятное чудо.
Навстречу уже бежал Шурик, размахивая маркером в руке, а Тася, глядя вслед птичке, вслух произнесла:
— А ведь и правда, кто рано встаёт, тому Бог подаёт!
— Что-что ты сказала? – запыхавшись, спросил Шурик?
– Да так, чудеса! – и Тася развела руками.
Шурик недоверчиво посмотрел на подружку и опять подумал:
«Нет, всё-таки городских сразу ни за что не поймёшь!»
Колокола
Тася сидела на стуле и изо всех сил болтала ногами.
— Тася, не болтай ногами! — сказала мама.
— Мама, разве можно болтать ногами, для этого же язык есть. Я ногами не болтаю, а качаю, потому что это приятно.
— Это некрасиво, особенно если ты находишься в обществе.
Тася была в корне не согласна с мамой. Всё, что касалось качания, ей очень нравилось. Качаться на любых качелях, захватывающих в полёте дух, на перекладинах турника детской площадки. Но особенно на дедушкиной ноге, когда он одну ногу закладывал на другую, а Тася забиралась к нему своими маленькими ступнями на его ступню, основательную и большую. Дед держал Тасю за руки, и при этом раскачивал ногой, на которой стояла Тася, а она, слегка балансируя, подлетала вверх и опускалась вниз. Тасе смешно, весело и деду тоже.
— Старый, да малый, — ворчала бабушка.
На больших воротах от дедова гаража тоже здорово качаться. Они отъезжают с лёгким скрипом, и ты отъезжаешь с ними под тягучий аккомпанемент. Нравится раскачать еловую ветку со снегом и потом резко её отпустить, и сразу холодным шквалом на тебя рушится белая искрящаяся лавина. И маятник в бабушкиных часах с золотым диском, который раскачивается, раскачивается, а потом стрелки определённым образом сойдутся, и часы басом скажут: «БОМ-м-м! БОМ-м-м!» И сразу в доме становится торжественно, и сказочно ощущается его величество Время. А как в Церкви на колокольне раскачиваются колокола, Тася сама видела, и даже имела личный незабываемый опыт общения с ними. Это произошло весной на Пасхальной неделе, когда каждый может подняться на колокольню храма и там на самой высоте позвонить в главный церковный колокол. У дверцы, ведущей на колокольню, мама крепко взяла Тасю за руку, и они, ступенька за ступенькой, стали преодолевать крутой подъём по железной винтовой лестнице. Подъём внезапно завершился, и они оказались на хрупкой площадке с невесомыми перилами, обдуваемой всеми ветрами и буквально парящей над городом. Тася увидела, что все дома, улицы, люди где-то далеко-далеко внизу, а они с мамой, словно плывут в весеннем воздухе, и от этого чуть-чуть закружилась голова. И только она это почувствовала, как кто-то положил ей на плечо руку, как будто и правда боялся, что Тасю унесёт ветер. Она увидела высокого мужчину в чёрной шапочке и длинной чёрной рясе. Тася спросила:
— А вы кто?
–Я звонарь — создаю колокольную музыку.
— А я тоже хочу создать музыку.
— Что ж, давай попробуем, — он подбадривающе улыбнулся Тасе и посмотрел не вниз, куда был прикован её взгляд, а вверх. И тут Тася увидела над головой огромный вековой колокол, отливающий старинной медью. Из его необъятной глубины выглядывал, как сказал звонарь, язык или било. К билу был прикреплён мощный канат, который заканчивался педалью, находящейся на площадке рядом с Тасиными ногами. Но это было ещё не всё! Чуть поодаль от главного колокола золотились колокола поменьше, и звонарь, взяв в руки концы канатов, идущих от них, стал попеременно натягивать и раскачивать языки-била. Языки ударились о гулкие стены колокольных сводов, колокола вслед тоже качнулись и вдруг заговорили. Над городом поплыл звон! Тасе показалось, что он расходится кругами, как бывало, когда она в воду бросала камешки. Круги нарастали, ширились, а потом звонарь нажал ногой на педаль, и загудел главный колокол! И понеслась мощным накатом необъятная волна: « Дон-нн, дон-н-н, дон-нн!». Тут звонарь взял руку Таси в свою, и они вместе продолжили раскачивать меньшие колокола. От них полетели солнечные брызги, словно батюшка в церкви окроплял святой водой: «Дин-дон, дин-дон, дин-дон!» Праздничный перезвон наполнил Тасю таким восторгом, теплом и радостью, что даже захотелось немного плакать. А после того, как они со звонарём вступили на педаль большого колокола, и его язык протяжно пропел заключительные дон-н звоны, Тася никак не могла очнуться, и всё слушала, слушала, как последний звук тает в глубине зыбкого горизонта.
Домой она шла сияющая и очень тихая. А её мама вспоминала о том, что звуки колокола очень благотворно влияют на душу, а порой и недуги лечат.
И что в России всегда непрестанно звонили в колокола, когда на неё надвигались страшные беды болезней и звоном тем спасались. Перед тем, как ложиться спать, Тася забралась к маме на колени, и мама стала её укачивать как маленькую. Тася прижалась к ней, да так и уснула у мамы на руках. Так что всё, связанное с качанием — дело хорошее!
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ЗВЁЗДОЧКИ
Тася в городе. Уже давно позади поездка к бабушке с дедушкой. За окном стоит настоящая зима, и сегодня мама с Тасей собрались идти в Церковь. Там их ждёт папа. Они вышли из подъезда и сразу зажмурились. Так ослепительно сиял и переливался на солнце снег. А деревья! Деревья блистали ажурно-сахарными линиями инея и были похожи на белые кружевные бабушкины салфетки.
«Мамочка, как сказочно! — воскликнула Тася! — Всё покрыто драгоценными звёздочками!»
Она набрала пригоршню снега и подбросила его вверх. Снежные блёстки затрепетали в морозном воздухе и осыпали Тасю искристым фонтанчиком.
-Мама, это Господь к Рождеству звёздочки зажигает?
-Наверно, доченька! Помнишь, я тебе рассказывала, что, когда он родился, в небе появилась новая, необычно яркая звезда?
— Помню! Мама, а когда я родилась, в небе тоже звёздочка зажглась?
— Доченька, она зажглась, но не в небе, а в моём сердце.
— А как ты это поняла?
— А моё сердце стало сиять и светиться любовью к тебе! Вот и у Господа мы все люди, как звёздочки, и все Ему дороги, потому что Он пришёл на эту землю из любви к нам.
— Мама, а ты говорила, что когда Он появился на свет, то его положили не в кроватку, как меня, а в ясли, из которых кушали ослики и овцы.
— Да, Тасенька, ведь Богородица Мария родила Его в пещере, где пастухами был устроен хлев для домашних животных.
— Это как сарайчик у бабушки?
— Ну, что-то вроде того.
Тася представила себя Крошечку, лежащую в кормушке поросёночка Светика. Вокруг сено, тускло горит лампочка, и Ею любуются: мама с папой, серый длинноухий ослик и лохматые белые овечки. Пятнистая корова тянет свою каштановую морду, дышит на Тасю тёплым паром и запахом молока. У коровы большие карие влажные глаза, и она шумно вздыхает. Овечки тоненькими голосами, как колокольчиками, тихонько блеют и, недоумевая, переглядываются с осликом: «Кто это там родился?» Честно говоря, Тасе эта картинка понравилась, но для Сына Божьего она выглядела несправедливо.
— Мама, неужели для Господа не нашлось другого места?
— Нет, Тасенька, он родился в городе Вифлееме, куда вынуждены были прийти из родного города Назарета его родители. Места в гостиницах все были заняты, а им достался только хлев.
— Мама, а если бы мы жили тогда в этом городе, мы бы с тобой обязательно их приютили, и я бы Господу уступила свою кроватку.
— Знаешь, Тася, ты и сейчас можешь давать приют Христу, но только в своём сердце. И всю жизнь быть со Христом.
— А как это?
-Мы, доченька, привечаем Господа, если с любовью относимся ко всем. Тогда и Христос незримо пребывает с нами. А когда совершаем недобрые поступки и наше сердце становится холодным, тогда мы гоним его от себя.
— Мама, я теперь буду чаще заглядывать в своё сердце.
— Конечно, Тася, ведь без Господа жить очень трудно и даже опасно. Для всех людей его Рождество такая радость!
— Ой! Мама, смотри, а мы уже к Церкви подошли!
Тася зашла в ворота храма и остановилась в изумлении. Она увидела огромный- преогромный снежный холм. На нём рельефом выступали белые фигуры высоких Ангелов со светильниками в ладонях. Они соприкасались крыльями, окружая удивительную насыпь, и как будто охраняли то, что внутри неё. И действительно, с одной стороны было углубление-вход, украшенное еловыми ветками. Тася заглянула туда, и вдруг ей открылась та самая пещерка, о которой ей только что рассказывала мама. Она увидела и пастухов, и овечек, и осликов. А ещё там была фигурка Марии, которая склонилась над яслями, а в яслях лежал тихий Младенец Христос. Перед ними было возвышение, в котором горели свечи — их отблески придавали всей картине таинственный и глубокий оттенок.
-Дочка! – услышала Тася, и, обернувшись, увидела папу.
— Папа, смотри, Христос родился!
— Да! А видишь мужские фигуры в богатых одеждах? Это волхвы, они принесли дары Христу, а привела их сюда звезда.
— Я знаю о ней папа, знаю!
-Вот и хорошо! Пойдём, ты мне поможешь украсить снаружи вертеп.
— А что это — вертеп?
— Так называется рождественская пещера, только мы её соорудили из снега. Ты мне будешь подавать вон те рождественские звёзды. Тася опять удивилась, потому что увидела разноцветные — голубые, розовые, изумрудные — восьмиконечные звездочки, отлитые изо льда. Она как драгоценные хрусталики подавала их папе, а он прикреплял их к снежным одеждам Ангелов. От этого вертеп становился ещё прекрасней. А на вершине его сияла самая большая и яркая звезда. Вокруг собрались прихожане храма, которые так же как папа, украшали и двор, и вертеп к празднику Рождества. Потом все вместе грелись, пили чай в трапезной и улыбались друг другу.
А через день наступило Рождество. В комнате, обернутая золотой и серебряной мишурой, покачивала шарами ёлка. По зелёным пушистым лапкам бегали огоньки и отражались брызгами лучей во множестве зеркальных поверхностей. А под ёлкой лежали подарки для Таси. Дедушка с бабушкой прислали настоящие маленькие лыжи. А от папы с мамой Тася получила краски и альбом для рисования.
Но был и ещё подарок: необычайно большой и красивый калейдоскоп. Когда Тася заглянула в него, на неё обрушился целый шквал волшебных узоров. Эти узоры, стоило калейдоскоп повернуть чуть- чуть, опять фантастически превращались в новые. Но самое главное: в них было столько радужных, удивительных звездочек, что даже не сосчитать! И конечно, конечно все звёзды были Рождественские! Во всяком случае, так казалось Тасе.
А вы тоже так считаете?