Говорил старец тихо, но внушительно и образно. Иногда он казался строгим, повелительным, но это бывало очень редко. Вообще характер у него был добрый и мягкий, лишь немного вспыльчивый. Поступь старца, его походка и все манеры были как у человека благовоспитанного и образованного. Все это давало возможность видеть в Феодоре Кузьмиче человека непростого происхождения, хотя он и старался соблюдать простоту в речах и вообще во всем образе жизни.
Старец Феодор тщательно скрывал свое происхождение, не называя своих родителей даже высокопоставленным духовным лицам. Он говорил лишь, что Святая Церковь о них молится. О себе старец Феодор открыл часто навещавшему его епископу, Афанасию Иркутскому только то, что имеет на свой подвиг благословение святителя Филарета митрополита Московского.
Некоторые, угадывая, что ранее Феодор Кузьмич жил совсем в другой обстановке, спрашивали его, почему он предпочел теперешнюю, полную лишений, жизнь? Старец отвечал так: “Почему вы обыкновенно думаете, что мое положение теперь хуже, чем когда-то прежде? В настоящее время я свободен, независим, а, главное, — покоен. Прежде мое спокойствие и счастье зависело от множества условий: нужно было заботиться о том, чтобы мои близкие пользовались таким же счастьем, как и я, чтобы друзья мои меня не обманывали… Теперь ничего этого нет, кроме того, что всегда останется при мне – кроме слова Бога моего, кроме любви к Спасителю и ближним. Теперь у меня нет никакого горя и разочарований, потому что я не завишу ни от чего земного, ни от чего, что не находится в моей власти. Вы не понимаете, какое счастье в этой свободе духа, в этой неземной радости. Если бы вы вновь вернули меня в прежнее положение и сделали бы меня вновь хранителем земного богатства, тленного и теперь мне вовсе ненужного, тогда бы я был несчастным человеком. Чем более наше тело изнежено и выхолено, тем наш дух становится слабей. Всякая роскошь расслабляет наше тело и ослабляет нашу душу”.
В своих рассказах старец обнаруживал необычайное знание петербуржской придворной жизни и этикета, а также событий конца XVIII и начала XIX столетий. Знал всех государственных деятелей и давал им чрезвычайно верные характеристики. С большим благоговением он отзывался о митрополите Филарете и архимандрите Фотии, а также рассказывал об Аракчееве и его деятельности, о военных поселениях, вспоминал о Суворове. Все подобные воспоминания и суждения о людях имели какой-то особенный беспристрастный и, в то же время, мягкий характер. Особенно он любил рассказывать о войне с армией Наполеона, о зарубежных походах русской армии, причем незаметно для себя самого вдавался иногда в такие мелкие подробности, например, в эпизодах войны 1812 года, что этим вызывал недоумение даже у лиц образованных: духовенства, интеллигентных ссыльных.
Про Кутузова говорил, что он был великий полководец, и Александр I завидовал ему. “Когда французы подходили к Москве, рассказывал как-то Феодор Кузьмич, император Александр I припал к мощам преподобного Сергия Радонежского и долго со слезами молился этому угоднику. В это время он услышал как бы внутренний голос, который сказал ему: “Иди, Александр, дай полную волю Кутузову, да поможет Бог изгнать из Москвы французов. Как фараон в Чермном море, так и французы на Березовой реке погрязнут…”
Важно отметить, что Феодор Кузьмич не упоминал об императоре Павле I и не касался характеристики его сына и наследника Александра I. Впрочем, однажды, когда речь зашла о трагической кончине императора Павла I, старец сказал своему слушателю, купцу С.Ф.Хромову: “Александр не знал, что дойдут до удушения”. Хромов слышал и другой рассказ от старца. “Когда в России, в особенности в высшем кругу, распространилось увлечение масонскими ложами, то император Александр I созвал во дворце собрание из высокопоставленных особ, и почти все пожелали участвовать в масонской ложе. В это время входит архимандрит Фотий и говорит: “Да заградятся уста нечестивых”. От этих слов все собрание не могло и слова выговорить, так и разошлись, а секта рушилась… Да, Фотий был муж благодатный.” После получения в Томске известия о злодейском покушении на жизнь императора Александра II, старец Феодор заметил Хромову: “Да, любезный, царская служба не без нужды”. Также говорил: “Романовых дом крепко укоренился и глубок корень его… Милостью Божией глубоко корень его сидит…” Когда пришло известие о кончине императора Николая I, старец отслужил по нему панихиду и долго усердно со слезами молился.
Даже на смертном одре старец отказывался назвать свое настоящее имя. Впрочем, сохранился рассказ С.Ф.Хромова об одной из его последних бесед с праведным Феодором. Накануне кончины святого Хромов пришел в его келью. Помолившись Богу, он встал пред старцем на колени и сказал: “Благослови, батюшка, спросить тебя об одном важном деле”. “Говори. Бог тебя благословит”, ответил старец. “Есть молва, продолжал Семен Феофанович, что ты, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный… Правда ли это?…” Старец, услышав эти слова, стал креститься и говорит: “Чудны дела Твои, Господи… Нет тайны, которая бы не открылась”. На другой день старец продолжил разговор следующими словами: “Панок, хотя ты знаешь, кто я, но, когда умру, не величь меня, схорони просто”.
Епископ Иркутский Афанасий часто посещал старца в Ачинском уезде и иногда по нескольку дней жил у него, назидаясь его глубоко поучительными беседами. Встречался со старцем и святитель Иннокентий Московский, просветитель Америки и Дальнего Востока и выказывал ему знаки уважения. Протоиерей Красноярской кладбищенской церкви отец Петр Попов, (в последствии епископ Енисейский Павел), который был постоянным духовником старца Феодора и раза два-три в году заезжал к нему, беседуя с крестьянами, наставлял их относиться к подвижнику с особым уважением, так как это был, по его словам, “великий угодник Божий”. Старец встречался также с епископом Томским Парфением (с 1863 года архиепископ Иркутский и Нерчинский).
В. кн. Александр Михайлович в своих воспоминаниях пишет о том, что император Николай I «во время одного из своих путешествий по Сибири выразил желание побеседовать со старцем, известным под именем Феодора Кузьмича, и сделал большой крюк, чтобы посетить убогую хижину в глуши Сибири. Император оставался с глазу на глаз со старцем более трёх часов. Он вышел от него в глубокой задумчивости. Свите показалось, что на глазах его были слёзы».
В Томске старца Феодора посещали и различные гражданские чиновники, причем вели себя с ним предельно почтительно. Каждый вновь назначенный губернатор считал своим долгом заезжать в келью старца и подолгу наедине с ним беседовал. Беседы эти касались как вопросов духовной жизни, так и общественного устройства. В проблемах государственной и общественной жизни старец разбирался также хорошо, как и в жизни духовной. Поистине, Божественная благодать не тщетно пребывала в святом Феодоре, но приносила разнообразные и обильные плоды. “Для всех он сделался всем” (1 Кор. 9: 22), чтобы послужить спасению ближних, в каком бы звании, состоянии, общественном положении и мере духовного возраста они не находились.